Моя мама, ?"?, очень любила красивую посуду. Всю жизнь свою кочевую собирала хрусталь и стекло, возила его по гарнизонам, по "дырам", куда посылали папу-офицера. И нельзя сказать, что много она насобирала, но все было родное и любимое. А уж когда они с папой поехали в санаторий где-то подо Львовом, то она привезла полный чемодан отличного стекла: вазочки, салатницы, бокалы и рюмочки в общем, "богатство". Но главной была большая хрустальная ваза для цветов.Когда мы уезжали в Израиль все это пришлось продать. Хорошо, что не выбросить! В начале 90-х постсоветский рынок всасывал все. Мама очень переживала, что ей нечем накрыть красивый стол, как она привыкла. Простые тарелки, пластмассовые мисочки...Я тем временем пыталась что-то заработать, и решила заняться массажем. Вы уже смеетесь? Правильно смеетесь! А я плакала. Что только мне пришлось выслушать после того, как я дала объявление в газете: "Общий оздоровительный массаж"! Ну, вы себе представляете. Выросшая в семье мамы врача и папы военного инженера, я представляла себе массаж почти как работу медсестры, и даже купила белый халат. А тут...Но среди одних попадались и другие. Такой другой оказалась женщина из Савийона. Мы тогда жили в соседнем поселке, Неве Моносон, и ей было удобно ко мне ездить. Для тех, кто не знает: Савийон - одно из самых богатых мест в Израиле. Там виллы, как дворцы, и живут суперсостоятельные люди. Но я тогда этого еще не знала. И вот эта дама начала ко мне приходить на массажи. Ей очень нравилось, как я работаю, и, как обычно бывает у клиентов с парикмахерами, маникюршами и косметологами, завела она со мной беседу. Неожиданно выяснилось, что я из Питера. Поговорили о театре, об опере, о музеях. Она рассказала мне, что происходит из очень известной в Израиле семьи, и ее двоюродный брат был президентом Израиля. Мне было необычайно интересно с ней общаться. Она училась в Швейцарии, а ее бабушка была первой женщиной-врачом в Иерусалиме.Так продолжалось некоторое время. Она расслаблялась под моими руками, а я получала, кроме платы за свой труд, приятную собеседницу. В общем, мы были совершенно довольны друг другом. И вдруг как-то раз она меня спрашивает:- Тебе нужна посуда?- Какая посуда?- У меня на балконе двадцать лет стоит бабушкин сервиз. Дочка его не хочет, говорит - старомодный. Ей нужен белый фарфор с золотым ободком. А там - цветочки.- Цветочки я люблю, - задумчиво сказала я, - и посуда мне нужна. Спасибо.- Хорошо, я привезу в следующий раз.Следующий ее приезд был обставлен аристократически. Она позвонила снизу (а жили мы на третьем этаже, израильском, то есть наш - четвертый) и попросила открыть дверь. Я ничего не поняла, но дверь открыла. Поднимается по лестнице мужчина темно-коричневого цвета с большой коробкой в руках, а за ним - она, гверет (госпожа, ивр.). Он ставит коробку на пол и немедленно возвращается вниз. Через пару минут возвращается с еще одной коробкой. И понятно, что коробки очень тяжелые.- Это мой слуга, индиец, - сказала гверет, - он меня подождет внизу. А это сервиз. Ты извини, я его не помыла, не хотела распаковывать. Ты уж помой сама. И еще, думаю, что несколько тарелок побилось, все-таки давно стоит. Там сервиз столовый и чайный - все на двадцать четыре персоны.Я от этого свалившегося с неба подарка онемела и только заспасибкала тоненьким голосом. Потом мы прошли в кабинет, и она, млея от массажа и ароматических масел, рассказала мне историю этого сервиза. Ее бабушка-врач, первая в Иерусалиме, ехала из Пинска через Вену то ли в конце 19, то ли в начале 20 века в Израиль. И сообразила, что Эрец Исраэль, хоть и Святая Земля, но посуда там на деревьях не растет. Да и писали - вези, мол, все, что можно, тут ничего нет, кроме евреев и арабов. Так что, бабуля прикупила в Вене сервиз - столовый и чайный, на 24 персоны, потому что семья была большая, да и традиция приемов в Пинске тоже была. Когда бабушка умерла, сервиз достался маме, а мама завещала его моей новой знакомой. Но дело было в том, что когда сервиз переходил к следующему поколению, поколение давно было замужем и с полным комплектом посуды на все случаи жизни. Поэтому сервиз стоял запакованный по крайней мере лет сорок. И вот теперь достался мне.На прощанье она сказала:- Я дарю тебе эту посуду, но ты должна мне пообещать, что будешь ею пользоваться. Иначе я сейчас заберу все обратно.И я дала слово!Когда мы с мамой открыли первую коробку, мы онемели обе. Там стоял тончайший фарфор изумительной красоты. Ручная роспись - на одних тарелочках были бабочки, которых не было на других. Невесомые чашечки, неправильной формы салатница, огромные блюда - круглые и рыбные... На обратной стороне некоторых тарелок была надпись латинским шрифтом: "Вена, 1893 год".Когда прошел первый шок, я пришла в ужас! Я же обещала всем этим пользоваться! И что? Я буду каждый день мыть эти тарелки, мои маленькие дети будут их разбивать - без этого ведь не обходится. Но идише коп, еврейская моя голова, таки придумала! Мы как раз стали возвращаться к еврейскому образу жизни, и я сделала из этого сервиза пасхальный. Год он честно отлежал у меня на верхней полке (эх, где 40, там и 41!). А потом я его помыла, любуясь, и вот уже много лет, когда наступает Песах, я вытаскиваю этот сервиз, и всю неделю мы едим и пьем из венского сервиза девятнадцатого века, точно выполняя указание мудрецов: каждая еврейская семья в Песах - это царская семья.Так Творец послал моей маме утешение в старости за всю ее потерянную посуду.С тех пор прошло время. Мама моя покоится на крыльях Шхины, и я не знаю, где эта замечательная женщина, сделавшая мне такой удивительный подарок, жива ли она... Но память о ней, о ее семье, о ее бабушке, которая везла через море роскошный австрийский сервиз, и о том, как она подарила радость моей маме, лишившейся на старости лет всего, собранного за жизнь, эта память хранится в нашем доме и пробуждается каждый Песах. источник »
